И встал в ту ночь, и, взяв двух жен своих и двух рабынь своих, и одиннадцать сынов своих, перешел через Иавок вброд; и, взяв их, перевел через поток, и перевел все, что у него [было]. И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там. И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, [говорил он], я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя. (Бытие 32:23-31)

Этот отрывок Писания говорит нам о том, что не существует легкого пути к нежности. Нежность приобретается в месте испытания, где человек, который осмеливается бороться с Абсолютом, становится хромым, а затем завоевывает благословение. Боль – это горнило, в котором человек становится нежным. Возможно ли, что то, что относится к человеку, относится и к Богу? Слова Равви Хешеля, которые я приводил в 4 главе, предполагают, что так оно и есть: “Есть старая идея в иудаизме, что Бог страдает, когда человек страдает. Есть известный текст, в котором написано, что даже когда преступника вешают на виселице, Бог плачет. Бог отождествляет себя со страданием человека”.

Действительно ли Бог любит так сильно? Проникает ли Он внутрь нашего страдания и переживает его во всей его глубине? Или Он дистанцируется от боли и мук, сокрушенности и боли человеческого существования?

Бетти Фаско, домохозяйка из Голливуда, штат Флорида, написала мне в своем письме:
 
Однажды вечером к нам на молитвенное собрание пришла молодая мать, которая недавно похоронила своего семилетнего сына. Ее боль была огромной. Ее горе и гнев были огромными.

Я задумалась о ее большом горе. Это ведь мог быть мой ребенок. Был ли он и моим ребенком? Если нет, то почему я плачу?

Почему, Боже? Разве Ты не чувствуешь нашу боль? Знаешь ли Ты на самом деле, как сильно мы страдаем?

Когда умер Иосиф, что делали Мария с Иисусом? Была ли их боль утраты столь сильной, что они покрыли свое лицо пеплом, плакали во весь голос, рыдая и причитая? Разорвали ли они свои одежды и наняли ли они плакальщиц, чтобы проводить тело Иосифа в последний путь по традиционному еврейскому обычаю?

И не по тому ли еврейскому обычаю Отец закрыл Свое лицо в Страстную пятницу, когда наступила тьма в полдень и произошло затмение солнца?

Его земля кричала и стонала в муках в агонии землетрясения — камни расселись и горы упали — когда Он возопил громким голосом.

Он плакал: из земли потекли источники вод; реки потекли вспять, потому что их естественное течение изменилось.

Он разодрал Свою одежду: завеса в Храме, в Святое Святых, куда никто не входил, месте пребывания Бога, разорвалась надвое сверху донизу.

Он послал плакальщиц, чтобы оплакать тело: “и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим” (Матф. 27:53).

Да, Отче, Ты знаешь, ибо не Ты ли проливал слезы и горевал, чтобы выразить Свою скорбь и оплакивать в течение дня или двух, а затем Ты утешился от печали. (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова 38:16-18).

Утешение пришло и продолжает приходит в Пасхальное утро.

Если вы когда-нибудь окажетесь в соборе в Фрибуре, Швейцария, обратите внимание на третье окно с витражом с правой стороны от входа в церковь. На нем изображен Авва Иисуса, стоящий на Голгофе у подножия креста, рядом с оплеванным и окровавленным Сыном, держа Его на Своих руках. Кажется, что выражение Его лица говорит: “Если бы Я знал, чего это будет стоить, Я бы никогда не позволил этому случиться”.

Неправильное богословие? Да. Плохое толкование? Несомненно. Но художник не старался изобразить правильное богословие или привести верное толкование. Его цель заключалась в том, чтобы художественно изобразить любовь в сердце Аввы, когда Его возлюбленного Сына распяли на том холме за городской стеной старого Иерусалима. Мы можем найти истину в поэзии, музыке, фресках и бесчисленном множестве других художественных форм, не зацикливаясь на изучении всех тонкостей природы Бога.

Августин сказал: “Бог ближе ко мне, чем я сам к себе”. Если Бог — Причина бытия, тесно связанная со всем, что существует, и если Бог находится за пределами и внутри нашего опыта жизни, любви, радости и боли, как мы знаем это, то осмелимся ли мы поднять вопрос, где был Бог во время геноцида в Руанде, холокоста в нацистской Германии и ужасных страданий 11 сентября 2001 года? Традиционное богословие защищает неизменность Бога, утверждая, что страдания требуют изменений. Так как изменения подразумевают движение к высшему благу, любое изменение в божественной природе указывало бы на предыдущее несовершенство, и таким образом, идея о страдающем Боге является неприемлемой. Хотя богословие, основанное на философии, допускает такое предположение, страдающий Бог неявен в библейском богословии. Об этом очень проницательно сказал Бонхеффер: “Только страдающий Бог может спасти”.

Кевин О'Ши пишет:
 
“Глубоко внутри мы инстинктивно чувствуем, что у Бога есть сердце, что Его исцеляющая любовь потребовала, чтобы Он воплотился и обрел “сердце”, похожее на наше. Возможно, именно это “сердечное измерение” нашего существования, если мы можем так его назвать, не является нашим собственным, как что-то отдельное. Возможно, мы разделяем Его сердце и участвуем в Его способности страдать [курсив добавлен]. Возможно, именно по этой причине символом нежной, искупительной, исцеляющей и объединяющей любви Бога, добровольно данной в благодати, должен быть Распятый. Он заключил мир Кровью Своего креста. Открытое сердце на Голгофе — это символ страданий исцеляющего Бога. Нести в своем сердце открытость этого сердца — означает раскрываться как личность в нежности этой благодати”.

В послании Филиппийцам Павел решительно заявляет: “чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его” (3:10). Физическое страдание в нашей жизни, наряду с разными формами моральных страданий — одиночества, напряженности, несправедливой критики, страха, противоречий и замешательства, неспособности проявлять теплые чувства по отнощению к другим — все это среди обыденных обстоятельств жизни помогает нам сообразоваться со смертью Христа. Подобным образом действует и разочарование в его многочисленных формах: мужчины и женщины, которые жаждут жениться или выйти замуж, но так и остаются внебрачными; те, у кого есть глубокое желание стать кем-то значимым, добиться успеха, но в конце им приходится признать, что им недостает необходимых даров; те, кто жаждут иметь друзей и общение, но обречены на одиночество; те, кто никогда не могут достичь успеха в том, чем они занимаются. В этих и многочисленных других жизненных ситуациях мы преображаемся и приобретаем сходство с Божьей нежностью.

В каком смысле мы можем сказать это? У каждого есть призвание к какому-то делу всей жизни. Но за этим призванием (и глубже, чем любое призвание) у всех у нас есть призвание быть человеком, быть полностью и глубоко человечными в Иисусе Христе. И последнее более важно, чем первое.

Важнее быть зрелым христианином, чем быть прекрасным мясником, пекарем или ювелиром; и если единственный способ достичь первого состоит в том, чтобы потерпеть неудачу во втором, то эта неудача окажется стоящей. Разве неудача не является стоящей, если она учит нас быть нежными к неудачам других, быть терпеливыми, жить в мудрости принятой нежности и делиться нежностью с другими? Если мы всегда будем успешными, мы можем так увлечься своими победами, что станем нечуткими к боли других; мы не сможем понять (или даже попытаться понять) сердце человека; мы будем думать об успехе как о том, что нам причитается. И тогда, если наш маленький мир рухнет из-за смерти или беды, у нас не будет внутренних ресурсов.

Полезно помнить, что ценность страданий Иисуса состоит не в самой боли (потому что боль сама по себе не имеет ценности), но в любви, которая вдохновила ее, как заметил много веков назад Кирилл Иерусалимский. Он написал: “Никогда не забывайте, что жертва ценна не тем, от чего ей приходится отказываться, а качеством той любви, которая вдохновила этот отказ”. Именно так мы должны понимать Голгофу. Человеческая душа Иисуса усладила сердце Его небесного Отца безудержной щедростью и неослабевающим послушанием Его любви.

К счастью, крест не был заключительным словом, которое Бог сказал Своим людям. Наша христианская жизнь устремляет взгляд дальше Голгофы - на воскресение. Именно человеческая природа воскресшего Христа, пронизанная сиянием божественности, показывает как блестящее зеркало все, к чему мы призваны. Судьба Христа, нашего Брата, - это наша собственная судьба. Если мы страдаем с Ним, то будем и прославлены с Ним.

Эта модель всегда одна и та же. Все дороги ведут к Голгофе. Мы обретаем жизнь только через смерть; мы учимся нежности только через боль; мы приходим к свету только через тьму; Иона должен оказаться в чреве у кита; зерно пшеницы должно умереть; мы должны сообразоваться с Его смертью, если хотим стать людьми Пасхи.

Перевод Ирины Ефимовой

| Предыдущее | Продолжение следует